Ольга гладила детские вещи, время от времени смахивая набегающие слёзы. Слёзы были совершенно ни к чему, ведь до утренника у Сёмы и Володи оставалось меньше часа, а дел ещё было невпроворот. Зачем она поставила гладильную доску у полки с портретом Ивана? Забыла. Забыла, что до сих пор не может спокойно смотреть на контраст между траурной каймой и его молодым лицом, на его сияющую белозубую улыбку. Хорошо, хоть не рыдает в голос, как раньше.
Утюг шипел, выпуская клубы пара, на брюках вырисовывались идеальные стрелочки, а мысли Ольги уносились далеко-далеко, туда, где они с Иваном познакомились на набережной в тот летний вечер. Ветер тогда сорвал её новую белую шляпу и унёс её к самой воде. Ольга вскрикнула и замерла у парапета, не зная, как добраться до шляпы. Вдруг один из парней, сидевших с удочками на пирсе, ловко нырнул в воду и поплыл за шляпой. Доплыв, он помахал ей, словно флагом, и что-то крикнул Ольге. Она не разобрала слов, но поняла, что он просит подождать, пока выйдет на берег. Через несколько минут перед ней стоял не то чтобы красавец, но очень обаятельный парень с такой улыбкой, что не ответить на неё было невозможно.
— Держите вашу красоту, — протянул он слегка подмокшую шляпу. — Высохнет — будет как новая. Даже цветочки не помялись.
Ольга смутилась и начала внимательно разглядывать незабудки на шёлковой ленте, покрытые брызгами морской воды, словно росой.
— Спасибо вам большое, — наконец справилась она с волнением. — Не знаю, как вас благодарить. Это моя любимая шляпа.
— А у вас их много? — вдруг серьёзно спросил он.
— Не очень, но есть разные. Мне нравится их носить. А это имеет значение? — Ольга снова растерялась.
— Конечно! — воскликнул парень. — У нас тут часто ветрено, и я мог бы ловить их, а в благодарность предлагать прогулки по набережной. Тогда у меня были бы шансы как следует с вами познакомиться. По крайней мере, первую благодарность я упускать не намерен. — Он церемонно поклонился. — Иван.
Вся коллекция Олиных шляп для знакомства, впрочем, не понадобилась. Уже в первый вечер она поняла, что влюбилась в этого энергичного, весёлого, но при этом какого-то основательного парня. Он был местным, работал в торговом флоте и, казалось, сам был пропитан солёными брызгами, ярким солнцем и свежим ветром. Ольгу, домашнюю девочку, впервые самостоятельно поехавшую на отдых, кружило и пугало это внезапное чувство. Иван казался ей ветром, который она никогда не сможет удержать в стенах уютного дома и маленьких радостей. А большой жизни она пока не знала и боялась её. Путёвка подходила к концу, когда Иван, провожая её в один из тихих вечеров, вдруг остановился у скамейки и коротко бросил:
— Сядем.
Ольга почувствовала важность момента и, затаив дыхание, опустилась на скамейку.
— Оль, я юлить не буду, — Иван смотрел куда-то вглубь парка и нервно тёр ладони. — В романтике я не силён, высокопарных фраз тоже не знаю. Спрошу прямо: за меня пойдёшь?
Ольга с трудом сглотнула и замерла, переваривая услышанное.
— Чего молчишь? — после паузы спросил Иван. — На принца не тяну?
Девушка отрицательно замотала головой.
— Мне кажется, это я не тяну на жену морского волка.
Иван рассмеялся с облегчением:
— А что на неё тянуть-то? Тебе что, стропы вязать придётся или кубрик драить? От жены моряка нужны верность, терпение и внутренний стержень. Всё остальное — мелочи.
— Я никогда не думала, что у меня есть какой-то стержень, — честно призналась Оля.
— Есть. Я жизнью битый, многое вижу. Уже то, что ты в этом мире прагматизма и расчёта выросла такой… «Я помню чудное мгновенье» — говорит о многом. Твой стержень другой — гибкий и прочный, как манильский трос.
Ольга вздохнула и уткнулась лицом в его грудь, чувствуя, как часто и гулко бьётся его сердце.
— Хорошо, что ты без шляпы, а то бы измял, — пошутил Иван, целуя её в растрёпанные ветром волосы.
Свадьбу сыграли скромную. У Оли была только бабушка да пара подруг, а у Ивана — старенькая мама и несколько флотских друзей. Но всё получилось душевно, по-домашнему, без лишнего шума и помпезности.
После свадьбы Иван, видя, как Оля тоскует в разлуке, перешёл на короткие рейсы, чтобы бывать дома чаще. Он справедливо считал, что денег всё равно не заработаешь, а семья требует заботы и внимания не меньше, если не больше. Оля была бесконечно рада этому решению. Шубы и драгоценности её никогда не прельщали, а вот возможность чаще видеть любимого Ванечку была для неё настоящим счастьем. Отцовство Иван тоже не стал откладывать, и меньше чем через год в их квартире уже раздавались голоса близнецов: басистый Семёна и чуть тоньше — Володи. Оля сбивалась с ног, пытаясь справиться с двойней, но после тяжёлых родов это давалось ей с трудом. Иван уговорил начальство дать ему накопившиеся отпускные дни, чтобы помочь жене. В общем, жили они дружно и счастливо. Оба не были избалованы жизнью, оба не страдали капризами или завышенными запросами, а главное — искренне любили друг друга.
Так прошло почти семь безоблачных лет. Первая настоящая туча появилась на их семейном небосклоне в тот день, когда Володька и Сёмка, застегнув ранцы, побежали в школу, чувствуя себя совсем взрослыми: они уже неделю как первоклассники. Ольга осталась ждать Ивана, который должен был вернуться из рейса. На сердце у неё было неспокойно. Голос мужа в телефонной трубке звучал напряжённо и безрадостно, но расспрашивать было неудобно, оставалось только ждать.
Дверь, вопреки привычке, Иван открыл сам, и это стало первым тревожным звоночком. Обычно он обожал объятия жены прямо на пороге и радостный визг мальчишек, несущихся к нему. Оля осторожно вышла в коридор и вздрогнула: Иван выглядел так, будто постарел на десять лет. Его лицо было осунувшимся, а взгляд — мрачным.
— Ваня, ты заболел? — бросилась она к нему с первой пришедшей в голову мыслью.
Иван опустил на пол тяжёлые сумки, прижал жену к груди и глухо произнёс:
— Здоров я, здоров. Но беда случилась. Большая. Присядь, мать, разговор будет серьёзный.
Ольга, впервые услышав от мужа обращение «мать» и впервые увидев его в таком состоянии, тихо опустилась на табурет, затаив дыхание.
— Марчелло погиб. Вместе с женой. Вчера похоронили. Мила и Тим остались сиротами. Вот такая штука, Оля.
Ольга онемела. Марчелло, весёлый и кудрявый, был лучшим другом Ивана, свидетелем на их свадьбе. Его жена Ия, спокойная и невозмутимая, всегда сдерживала его эмоциональные порывы, за что он в шутку называл её «мой волнорез». И их больше нет? В это было невозможно поверить. А как же дети? Мила на год старше их мальчишек, Тим — на год младше. Как дружно они играли вчетвером, когда семьи встречались!
Иван бросил короткий взгляд на побледневшую жену и продолжил:
— Сгорели они, Оля. На даче. Марчелло решил подлить бензин, а канистра была пластиковая. Самовозгорание. Ия бросилась к нему, а там… В общем, всё вспыхнуло. Хорошо, что Мила с Тимом ушли к соседским детям играть. Теперь их судьба решается. У Марка, ты знаешь, никого не осталось, он был поздним ребёнком. А у Ии… — Иван махнул рукой. — От её отца и брата толку — ноль. Они горе заливают. Вдвойне. Что заливали до этого, сказать трудно. В общем, им до детей дела нет. Государство, мол, само разберётся. А государство — это что? Это детдом, Оля. — Он с досадой ударил кулаком по столу.
Испуганно звякнула подскочившая с тарелки вилка, и в воздухе повисла тягучая пауза.
Первой нарушила тишину Оля. Всхлипнув и вытерев слёзы, она тихо, но твёрдо сказала:
— Ваня, детей и в войну чужие люди забирали. А нам что, труднее, что ли?
Иван поднял голову, и в его глазах мелькнули боль, радость, благодарность и что-то ещё, отчего Оля сразу поняла: он сам очень хотел этого, но не решался предложить. В следующую секунду он обнял жену и, целуя её, прошептал:
— Мы справимся, Оля. Я всё для этого сделаю.
Так началась новая глава в их жизни. Трудностей хватало. Мила и Тим, потрясённые горем, с трудом привыкали к новой обстановке. Оля часто слышала их всхлипы по ночам. Да и Сёмка с Володей первое время чувствовали себя не в своей тарелке, не зная, как вести себя в такой ситуации. Оля крутилась как белка в колесе, стараясь утешить, приласкать и успеть всё по хозяйству. Иван, возвращаясь из рейсов, помогал, как мог. Постепенно всё наладилось, но Ольга стала замечать, что между бровей мужа всё чаще появляется упрямая складка. Это значило только одно: он обдумывает какое-то важное решение. Она знала, что в таких случаях лучше не лезть с вопросами — созреет, сам расскажет.
Через некоторое время Иван «созрел». Как-то вечером, помогая жене убрать комнату после шумной игры, он присел на диван с плюшевым медведем в руках и, поглаживая его шёрстку, сказал:
— Оль, я ухожу в дальний рейс.
Сердце Ольги ёкнуло.
— Зачем? Ты же специально на короткие перешёл, чтобы быть с нами чаще.
— Оля, так надо. У детей всё должно быть не хуже, чем у других. Милочке нужен английский, а Володьке хочется на гитару. Сёмка с Тимом тоже должны чем-то заниматься. Плюс одеть-обуть надо, растут как на дрожжах. Схожу разок, потом попробуем вернуться к коротким рейсам. Справишься?
Оля только вздохнула. Она уже знала: если Иван принял решение, спорить бесполезно.
— Я-то справлюсь. Только… Я вижу, что ты всё решил. Но если есть хоть малейший шанс передумать, пожалуйста, передумай. Мы ведь не в нищете живём.
— Оля, я буду на связи, насколько это возможно. Не впервой ведь. До нашей свадьбы я часто в такие рейсы ходил.
Оля прижалась к Ивану, изо всех сил стараясь сдержать слёзы.
Дни разлуки тянулись мучительно долго. Чтобы хоть как-то скрасить ожидание, Ольга зачёркивала в календаре каждый прожитый день, отмечая, как сокращается расстояние до заветной даты. Дети тоже скучали: стали тише, старались помогать по дому. Наконец, долгий рейс подошёл к концу. Радостный голос Ивана сообщил, что он уже садится в поезд и утром будет дома. Ольга бросилась на кухню готовить его любимые блюда, а дети взялись за уборку. Но ни утром, ни вечером, ни на следующий день Иван не появился. Телефон упрямо твердил, что абонент недоступен. Ольга, обезумевшая от тревоги, металась между вокзалом и полицией. Поезд прибыл, и проводница подтвердила, что Иван действительно сел в вагон. Но где он вышел — неизвестно. В полиции сначала отнеслись к её тревоге скептически: «Погодите, гражданка, погуляет, вернётся. Моряки, они сами знаете…» После этих слов Ольга едва не швырнула в старшину тяжёлую ониксовую пепельницу, стоявшую на столе. Шумную женщину пожалели, не стали привлекать, но через три дня всё же взялись за дело.
Через некоторое время Ольгу вызвали на опознание. Хотя опознавать, честно говоря, было почти нечего. В заброшенном доме нашли обгоревшее до неузнаваемости тело мужчины. В углу комнаты лежали вещи, похожие на те, что носил Иван. Ольга, словно во сне, скользнула взглядом по обугленным останкам и остановилась на джинсовой куртке, на спине которой был вышит красавец-кондор. Ошибки быть не могло. Эту куртку привёз из Перу покойный Марк, и другой такой ни у кого в округе не было.
— Это куртка вашего мужа? — донёсся откуда-то издалека скрипучий голос.
— Да, — успела ответить Ольга, прежде чем потеряла сознание.
Смахнув слёзы, Ольга с усилием отогнала от себя воспоминания. Сколько можно мучить себя? Уже два года прошло. Жизнь, хоть и горькая, продолжается. Надо закончить сборы на утренник и поспешить на работу. Заведующий отделением, которого Ольга про себя называла не иначе как «Горыныч», снова не отпустил её. И чего он от неё хочет? Матери четверых детей? Хотя давно было ясно, чего. Но сама мысль об этом вызывала у Ольги отвращение. Предать память Ивана? Да ещё таким унизительным способом? Ни за что! Лучше терпеть его придирки.
Дети шумной гурьбой отправились на утренник, а Ольга побежала на работу, уже опаздывая на смену.
Горыныч оправдал своё прозвище. Ольга наткнулась на него прямо у входа в отделение, словно он специально её поджидал.
— Трудовая дисциплина, Кольцова, для вас — понятие абстрактное, — начал он, сверкая лысиной. — Вы что, думаете, что, спекулируя на статусе многодетной вдовы, добьётесь здесь особого положения?
«Только бы не заплакать», — подумала Ольга и с горячностью выпалила:
— Ни на какое особое положение я не рассчитываю, Игорь Петрович! Просто у детей утренник сегодня, пока собирала их, задержалась. Но я всего на пять минут!
— С пяти минут всё и начинается, — Горыныч не собирался сбавлять обороты. — Сначала проблемы с дисциплиной, потом с обязанностями. Кстати, принесите мне отчёт по наркотическим препаратам.
Резко развернувшись, он направился в свой кабинет, а Ольга, вздохнув, поплелась к себе. Быстро переодевшись и раздав лекарства по назначениям, она с тяжёлым сердцем отправилась выполнять поручение Горыныча. И чего он к ней прицепился? Да, она старшая медсестра, должна следить за всем, но подобных назначений давно не было. Она даже беспокоилась, что срок годности препаратов истекает. Где же этот журнал? Куда она его засунула? Вот он! Ольга открыла журнал, и строки поплыли у неё перед глазами. Откуда? Откуда такое большое списание? Она же не выдавала эти лекарства. А почерк… её? Или нет? Ольга попыталась сосредоточиться. Нет, это не её почерк! Очень похож, но не её. Наклон букв ровнее, а буква «т» написана тяжелее. То же самое с подписью. Ольга дрожащими руками открыла сейф… Так и есть! Всё подчищено. Аккуратно по списку она лихорадочно пролистала листы назначений. Там, конечно, ничего подобного не было. И тут она разозлилась, что с ней случалось крайне редко. Взяв журнал, она направилась в кабинет заведующего и решительно открыла дверь. Игорь Петрович сделал вид, что её не заметил.
— Я не могу предоставить отчёт по наркопрепаратам, Игорь Петрович, потому что в журнале учёта есть поддельные записи. Вот! — голос Ольги звенел, как металл, а раскрытый журнал лёг на стол заведующего.
— Что за чушь вы несёте? — Горыныч перешёл в оборону, не привыкнув видеть свою обычно тихую подчинённую в таком состоянии.
— Чушь? — Ольга не сдавалась. — У нас назначений препаратов этой группы не было очень давно. Я уже готовилась списывать их по истечении срока годности. А вот записи, сделанные почерком, очень похожим на мой, но всё же отличия есть. По крайней мере, я их вижу. А назначений под это списание нет!
— То есть как нет? — Горыныч обрёл присутствие духа и пошёл в наступление. — Вы вообще себя слышите? Что, детективов начитались? Поддельный почерк! Сами злоупотребили служебным положением, пошли на преступление, а теперь мне комедию разыгрываете? Да я вас посажу!
— Сажайте! — Ольга не собиралась сдаваться. — Заодно в процессе следствия я попрошу провести графическую экспертизу. У меня даже знакомый эксперт есть, я с ним по делу покойного мужа сталкивалась!
Про знакомого эксперта было, конечно, чистой воды враньё, но Ольга решила, что на войне все средства хороши.
— Ах, скажите пожалуйста, у нас везде связи! — реплика про эксперта явно задела заведующего. — Не мните о себе много! Для начала я отстраняю вас от работы и назначаю служебное расследование.
— Назначайте! — лицо Ольги пылало. — Только если результаты расследования будут необъективными, в полицию я пойду сама! — и, хлопнув злополучным журналом по столу, она выскочила из кабинета.
Разрыдалась Ольга уже в своём кабинете, предварительно закрыв дверь. Кто? Кто её так подло подставил? То, что Горыныч в курсе и, скорее всего, в доле, это понятно. Но писал ведь кто-то из своих. Да и ключами от сейфа она не разбрасывается. Если и передаёт на время отсутствия, то потом проверяет. Боже! Она ведь не проверила сейф после больничного, когда Милочка болела гриппом. Потом пришлось взять отпуск из-за осложнений, а в день выхода как раз была годовщина Ванечкиной смерти. Ой, дура! Какая же она дура! Что будет с детьми, если Горыныч её действительно посадит? Ой, мамочка, что же теперь делать?
Ручка двери осторожно повернулась. Ольга напряглась, намереваясь не открывать, но тут зазвонил телефон, высвечивая номер Светки. Светка была единственной подругой Ольги в этом коллективе с непростыми отношениями. Хотя за её спиной судачили, что она дружит со старшей медсестрой из корыстных побуждений, Ольга знала, что это просто зависть. Она приняла вызов.
— Ольга, открывай, я знаю, что ты там. У меня есть информация по делу, — раздался голос Светки за дверью.
Ольга поняла, что шустрая подруга уже в курсе происходящего, и направилась к двери.
— Так, не впадай в панику. Не всё так плохо, — начала Светка, едва переступив порог.
— Уже все знают? — Ольга вытирала платком растёкшуюся тушь.
— Ещё бы! Ты же орала у него в кабинете, как потерпевшая. Хотя, почему «как»? Ты и есть потерпевшая. Вся фишка в том, что он, судя по всему, не ожидал такого скандала. Видимо, рассчитывал подловить тебя компроматом потихоньку, посадить на твоё место Машку, а тебя понизить до медсестры и штатной любовницы. Он же у нас отказов не терпит — всё должно быть так, как он хочет. А тут шум на всё отделение. Теперь он сам побаивается, что получит по шапке. Уволить тебя он, конечно, уволит, но не посадит, не бойся. Его за такую ситуацию точно не похвалят. Машка от него вышла, как в воду опущенная, и теперь её днём с огнём не сыщешь. А он кабинет шагами мерит. Но я тебе скажу, ну ты, мать, даёшь! Я даже не думала, что ты так можешь. Теперь я точно знаю, что поговорка про тихий омут — чистая правда.
— Как думаешь, Машка писала в журнале? — спросила Ольга, не отпускавший её вопрос.
— Сто пудов, — уверенно ответила Светка. — Недавно надо было доверенность подписать, а завстоловой уехал. Бухгалтерия в шоке, а Машка тут как тут. Подписала — не подкопаешься. Теперь они с ней за версту здороваются.
— Чем я ему помешала? — риторически спросила Ольга, глядя в окно.
— Чем-чем? Ты слишком правильная. А он мужик скользкий, ему так не надо. Ты бы списала эти препараты, как положено, и дело с концом. А ему надо везде ручки греть и чувствовать себя местным Казановой. Ты ни на то, ни на другое не согласна. А Машка согласна на всё. Что тут думать?
Телефон снова завибрировал. На этот раз звонил Горыныч.
— Зайдите! — сухо скомандовал он в трубку.
— Ну, с Богом! — размашисто перекрестила Светка подругу. — И не теряй лицо!
Лицо Ольги стало каменным. С таким выражением она и направилась к заведующему.
Всё произошло примерно так, как предсказывала Светка. Ольге великодушно предложили написать заявление по соглашению сторон, исчезнуть из клиники до конца дня и быть благодарной Игорю Петровичу за его «неизреченную доброту» до конца своих дней. Единственное, чего Светка не могла предугадать, — это предупреждение не подходить близко к любым другим медицинским учреждениям. Угроза была реальной. Связей в городе у Игоря Петровича хватало, и ославить Ольгу безопасным для себя способом было для него раз плюнуть.
— Ну что ж, говорят, менять занятия в жизни полезно — снижает риск болезни Альцгеймера, — сдержанно парировала Ольга и захлопнула за собой дверь кабинета.
На следующее утро, проводив детей в школу, Ольга ощутила странную пустоту. Ничего не хотелось делать, никуда не хотелось идти. Как искать работу и какую — она тоже не представляла. Центр занятости? Там первым делом предложат работу по специальности. Интернет? В их городке с вакансиями туго. Непривычное оцепенение сковывало, мешало думать и действовать. Хотелось забиться в какую-нибудь нору, подальше от этого мира с его грязью, горем и гадкими порядками, которые она не умела принимать. Просидев так около часа, она вспомнила, что не отнесла соседу Самвелу настойку от боли в суставах, которую сама приготовила. Самвел мучился болями в коленях и утверждал, что никакие аптечные средства не помогают ему так, как эта настойка. Но Самвела дома не было. Он держал недалеко от дома кафе и днями пропадал там, справедливо полагая, что без хозяйского глаза дела не будет. Домой идти не хотелось. Ольга, постояв у закрытой двери, развернулась и направилась к Самвелу в кафе.
— Ой, Ольга-джан, проходи скорей! Не ждал, не гадал. Садись, я толму принесу — пальчики оближешь. А почему такая грустная и не на работе? Что случилось?
Улыбка хозяина была искренней, а его большие карие глаза смотрели так проницательно и участливо, что Ольга не выдержала и, всхлипывая, рассказала Самвелу свою вчерашнюю историю, опуская опасные подробности.
— С-собака! — лицо Самвела стало грозным. — Хозяин жизни, да? Там работай, там не работай! Он своё получит, земля круглая, но дело не в этом. Ты дома и дня сидеть не должна, сломаешься, руки опустишь. Слишком много горя, оно может камнем лечь.
— Я сейчас вообще ничего не соображаю, — всхлипнув, призналась Ольга. — Хожу, как замороженная. Честнее сказать, отмороженная. В голове ни одной мысли.
— Не надо мысли, — в глазах Самвела промелькнул огонёк. — Знаешь что? Приходи ко мне завтра на кухню помогать. А то Вера меня замучила своими жалобами: посуды много, посуды много. Не можешь думать — не надо! Мой посуду, здесь думать не нужно. Как начнёшь думать, пойдёшь работу искать. И учти, возражений не приму. Не придёшь — за руку приведу. Ты поняла меня, Ольга-джан?
— Поняла, — слабо улыбнулась Ольга. — Мне как раз в норку забиться хотелось. Вот, кажется, я её и нашла.
— Вай, сказку про Дюймовочку помнишь? Там после мышиной норы героиня попала в страну эльфов. Может, и ты попадёшь, Ольга-джан? — Самвел хитро прищурился, довольный своей шуткой.
— Хорошо, Самвел, это, наверное, сейчас лучший выход, — согласилась Ольга. — Сейчас пойду стирку-уборку доделаю, а завтра за работу.
— Буду ждать, — шутливо погрозил пальцем Самвел.
Так началась новая полоса в жизни Ольги. Работа, конечно, была не из лёгких, и серьёзных денег Самвел платить не мог, но страх перед человеческой подлостью, возникший после инцидента в клинике, стал потихоньку утихать. Нужда, конечно, давала о себе знать, но Ольга, сцепив зубы, выкручивалась изо всех сил.
Однажды Самвел, заговорщицки подмигнув, позвал Ольгу в свою каморку, гордо именуемую кабинетом, и положил на стол листок с адресом и телефонами.
— Что это? — удивлённо посмотрела на него Ольга.
— Это твой шанс, детка. Адрес одного очень богатого и немолодого человека. Банальная история: здоровье подвело, дети за границей, родню растерял. Ему нужна приходящая сиделка и медсестра в одном лице. Прежняя уехала — что-то с роднёй случилось. Завтра в десять он тебя ждёт. Не всю жизнь же тебе тарелки мыть.
Знакомство с новым боссом прошло хорошо. Всеволод Савельевич оказался интеллигентным и воспитанным мужчиной, правда, с изрядной долей снобизма. Услышав его брошенную вскользь фразу о женщинах, которые «нарожают кучу детей, а потом не знают, как их прокормить и предъявляют претензии государству», Ольга порадовалась, что не проговорилась о своей семье, и решила вообще помалкивать о себе. Пациент был не капризен, терпеливо переносил все манипуляции, но Ольгу беспокоило, что изысканные завтраки и обеды уносили на кухню почти нетронутыми. У Всеволода Савельевича совершенно не было аппетита.
— Тоскует без дела и без семьи, — коротко пояснила ситуацию Анаит Кареновна, экономка и дальняя родственница Самвела. Намётанным глазом она заметила, с каким сожалением Ольга провожала взглядом нетронутые яства, отправляющиеся в мусор, и легонько тронула её за руку.
— То, что Всеволод Савельевич отвергнет за завтраком и обедом, забери детям. Он хочет, чтобы ему готовили три варианта блюд — вдруг аппетит появится. Но аппетит упорно выбирает только сухофрукты и орехи. Зачем добру пропадать?
Слегка покраснев, Ольга кивнула.
С хозяином они поладили. Медицинские процедуры он переносил терпеливо, даже шутил. Правда, шутки его были наполнены сарказмом и горькой иронией, но Ольга всё понимала: куча денег, живи — не хочу, а здоровья нет, и дети далеко. Жены тоже нет — умерла, а молодую заводить не хочет.
«Жена?» — как-то бросил он в разговоре. — Я ещё пожить хочу. Кому нужна старая рухлядь вроде меня? А вот мои деньги — другое дело. В виде наследства ими пользоваться гораздо удобнее — перед дряхлым маразматиком не надо отчитываться. Я в детстве сказку о золотом петушке хорошо читал. Молодые жёны укорачивают век.» Тему детей он избегал вообще. Даже всезнающая Анаит Кареновна, похоже, не была до конца осведомлена о подробностях этого отчуждения. Всеволоду Савельевичу явно не хватало чего-то, чтобы пробудить прежний интерес к жизни. Единственное, что его хоть как-то занимало, — это постоянное усовершенствование своего дома. Он то и дело что-то обновлял, дополнял, улучшал. Похоже, дом стал для этого одинокого человека его крепостью, его детищем, смыслом его изменившейся жизни. Эти темы он обсуждал всегда охотно и с увлечением. Ольга уже во всех деталях знала о преимуществах экоматериалов на ремонтируемой веранде и о планах обновления системы видеонаблюдения. Она втайне радовалась, что снующие по дому рабочие хоть как-то оживляли атмосферу.
— Сегодня буду испытывать новые камеры, — с удовольствием заявил как-то Всеволод Савельевич, терпеливо ожидая, пока Ольга найдёт истончённую вену для капельницы. — Буду смотреть кино о собственном доме.
— Главное, чтобы вам понравилось, — улыбнулась в ответ Ольга, не подозревая, какие последствия будет иметь этот просмотр.
Закончив все процедуры, она привычно собрала в контейнеры по-прежнему нетронутые трёхвариантные блюда, не подозревая, что на мониторе в комнате хозяина сейчас как раз отражается кухня. С лёгким сердцем и чистой совестью она отправилась домой. Всеволод Савельевич же, увидев это, пришёл в крайнее возмущение.
— Это ещё что такое? — вслух возмущался он, переваривая увиденное. — Я плачу ей приличные деньги, а она ещё и еду таскает с кухни! Что за плебейские манеры? Она что, голодная? Не может она быть голодной на такую зарплату. Что я о ней не знаю? Это плохо, когда ты чего-то не знаешь о человеке, который ежедневно ищет у тебя вену. Допросить? Соврёт. Спросить Анаит? А-а, эти женщины все заодно. Стоп! У меня же есть Джек Воробей! Видеть она его не могла, в ту часть, где флигель, она не заходит.
На следующий день Ольга привычно выполнила свои обязанности. Всеволод Савельевич был в этот день немногословнее и сдержаннее, чем обычно, но привыкшая к его переменам настроения, она не обратила на это внимания.
Вечером, по дороге домой, Ольга вдруг услышала скрип тормозов и ругань водителя. Обернувшись, она увидела, что какой-то мужчина, очевидно не успевший увернуться от автомобиля, осторожно поднимается с земли.
— Вам помочь? — подбежала она к пострадавшему. Он поднял глаза, и Ольга отпрянула. Причиной этому был не огромный багровый шрам на его лбу, а его лицо. Это было лицо Ивана.
— Всеволод Савельевич, расскажите мне всё, пожалуйста. Он мало что помнит, может быть, вы знаете больше, — со слезами умоляла на следующий день Ольга своего подопечного, совершенно потрясённого её историей.
— Милая барышня, я немногое добавлю к тому, что вам уже рассказали. Ваш… э-э… Иван попал ко мне при не совсем обычных обстоятельствах. Вы, как медик, должны знать, что люди в своём стремлении поправить здоровье идут не только в больницы. Я — не исключение. Мне в своё время посоветовали одну семью травников, живущих весьма уединённо. Это были муж с женой, владевшие довольно эффективными рецептами народной медицины. Я ездил к ним достаточно долго, и к концу лечения они попросили меня устроить судьбу одного парня, которого однажды нашли на железнодорожной насыпи без сознания, без денег, без документов и практически без одежды. Дозвониться до скорой было нереально — на этом глухом участке не было покрытия мобильной связи, и они притащили его к себе. Говорят, побит был крепко, сильно пострадала голова. Но каким-то образом они его поставили на ноги. И тут возникла заковыка: оказалось, что он мало что помнит. Помнит, что была жена, дети, и ещё помнит море. Много моря. Негусто, согласитесь. Официальным органам супруги не доверяли, опасаясь, во-первых, их недобросовестности, во-вторых, того, что у парня может быть не совсем благополучное прошлое. Я их опасения понимал и не видел причин, почему бы не поселить у себя постояльца. Впечатление он производил хорошее, а человек для мелких поручений в моей ситуации необходим. Имени своего он не помнил, и я прозвал его Джеком Воробьём из-за явного тяготения к морю. Вот, собственно, и всё. А вас он узнал?
— Да, узнал. Только имя моё тоже не помнит, помнит, что я жена, и всё. Детям я побоялась его показывать, как бы от потрясения не стало хуже. То, что за ним никакого криминала нет, за это я ручаюсь. Иван был чужд этому напрочь. Его, скорее всего, ограбили — он же из рейса возвращался, — и с поезда сбросили. Я только вот теперь не могу понять, кого же я похоронила вместо Ивана.
— Ну, или самого грабителя, или скупщика краденого, — пожал плечами Всеволод Савельевич. — А ментам надо было дело поскорее закрыть, экспертизу ДНК не сделали. И закрыли сразу оба дела: ваше и неизвестного, сгоревшего в заброшенном доме. И все довольны, кроме вас, конечно.
— Как так можно? — Ольга закрыла лицо руками. — Я же могла никогда его не найти!
— Ну, нашли же, — Всеволод Савельевич не был склонен к риторическим вопросам. — Знаете, как мы с вами поступим, милая барышня? Раз ваш супруг — жертва, а не криминальный элемент, мы займёмся восстановлением, во-первых, его памяти, а во-вторых, его гражданских прав. У меня есть связи в институте неврологии, им там займутся. А вы, скрытная моя, перевезите, будьте любезны, сюда детей, чтобы они могли нормально есть и быть при родителях. Я думаю, так процесс пойдёт быстрее.
— Зачем вы это всё для нас делаете? — не удержалась ошарашенная Ольга.
— Ну, во-первых, отделка дома меня уже не развлекает. Во-вторых, ваши отношения друг с другом и ваша жизненная позиция, я думаю, удержат меня от окончательного превращения в мизантропа. А в-третьих… Сегодня за завтраком остались нетронутыми только два блюда, а не все три. — И, пресекая всякую возможность излияния благодарности, Всеволод Савельевич с достоинством удалился к себе.
Через полгода на той самой набережной, где бродяга-ветер сорвал в своё время судьбоносную шляпу, сидел немолодой импозантный мужчина в льняном костюме с тростью в руках. Рядом с ним сидела молодая женщина, придерживая развевающиеся на ветру каштановые кудри. Она смотрела на молодого мужчину, который с четырьмя ребятишками пускал по воде камешки, рассказывая, что эта игра называется «печь блины».
— Всё так же, как и в день нашего знакомства: и ветер, и закат, только Ваня тогда удил рыбу, — улыбнулась женщина.
— Ещё бы, четырёх сорвиголов у него тогда ещё не было, — слегка улыбнулся пожилой мужчина. — Пусть резвится, скоро придётся поднапрячься.
— Что вы имеете в виду? — встревожилась женщина.
— Я имею в виду то, что раз уж организм восстановился, надо давать ему нагрузки, пока не привык к ничегонеделанию. Запомни, детка, в этой жизни есть или движение вперёд, или движение назад, остановки не бывает. Он сейчас в приличной форме, пора начинать вникать в мои дела. По трюмам лазить ему уже нельзя, а среди управляющих полно проходимцев. Я хочу найти в его лице счастливое исключение. Идём, девочка, к воде, я когда-то знатно «пёк блины», надо проверить, что у меня получится.
С этими словами мужчина поднялся, опираясь на трость, и, сопровождаемый женщиной, начал неспешно спускаться к воде.