— Ты полагаешь, я слепа? — Галина Васильевна впилась в меня ледяным взглядом. — Твоё презрение сквозит в каждом жесте.
Первая встреча со свекровью стала прологом к войне. Алексей привёл меня в их квартиру, где воздух был пропитан ароматом ванильных булок. Улыбки растаяли, как только она узнала о моём призвании.
— Писательница? — Её голос скривился, будто я произнесла непристойность. — И чем вы платите за хлеб? Тетрадками с каракулями?
Алексей сжал мою ладонь под скатертью:
— Мама, Анна — редактор в журнале «Современник».
— Хобби, — отрезала Галина Васильевна, отодвигая тарелку. — Приличная женщина должна шить, готовить, рожать. А не фантазировать.
Полгода спустя я всё ещё видела тот день в деталях: книжный магазин, полка с новинками, его рука, потянувшаяся к последнему экземпляру «Теней прошлого». Наши пальцы столкнулись на глянцевой обложке.
— Война? — Он улыбнулся, протягивая мне книгу. — Капитулирую. Но только если вы согласитесь на чай.
Мы стали встречаться в крошечном кафе «У Марго». Он приходил после работы в костюме с манжетами, пахнущими древесным парфюмом. Я читала ему отрывки из рассказов, он смеялся над диалогами и поправлял логику сюжета. По вечерам мы гуляли вдоль набережной, а звёзды, казалось, выстраивались в строки нашего романа.
Свадебное предложение застало меня под ливнем. Алексей стоял на коленях в луже, держа кольцо в дрожащих пальцах:
— Я промок до костей, но не встану, пока не услышу «да»!
Мы хохотали, пока мокрый спаниель не тявкнул в знак солидарности. Тогда я верила, что наша любовь — броня против любого удара. Даже её.
Как же я заблуждалась.
— Опять эти рваные джинсы? — Галина Васильевна осматривала меня, как бракованную ткань. — Моя невестка одевается, как бродячая кошка.
Я молчала. Кусала губы до боли, пока Алексей гладил мои волосы ночью:
— Она из другого поколения. Дай ей время.
Но время лишь оттачивало её слова.
— Опять отказ? — Её губы дрогнули в подобии улыбки, когда я развернула конверт. — Может, займёшься чем-то полезным? Шитьём, например.
Письмо дрожало в руках: «…не соответствует текущей издательской стратегии…».
— Я не сдамся, — прошептала я в пустоту.
— Успешные женщины не упрямятся, — она щёлкнула ножницами, обрезая нить на платье клиентки. — Они действуют.
Её ателье «Стиль» ютилось в подвальчике с треснувшими витринами. Клиентки — дамы за шестьдесят, желавшие «как в молодости». Но для Галины Васильевны это был трон, с которого она вершила суд.
Тот день начался с грохота почтового ящика. Конверт с тиснёным логотипом «Золотого пера» разрезала дрожащими руками.
«…готовы предложить трёхкнижный контракт… аванс 1 500 000 рублей…».
Цифры плясали перед глазами. Сумма, вдвое превышавшая годовой доход её ателье.
Алексей застал меня на кухонном полу, прижимающей лист к груди.
— Ты… — Он пробежал глазами по строчкам, и лицо озарилось. — Я знал!
Его объятия подняли меня в воздух. Мы кружились среди кастрюль, смеясь сквозь слёзы.
На ужине в честь её юбилея Галина Васильевна била вилкой по тарелке:
— Эта новая мастерская шьёт из тряпья! Но дуры готовы платить за ярлык «эко»!
Владимир Петрович подал мне знак бровью. Муж рассказал ему о контракте за шахматами.
— Ну как ваши сказочки? — Она бросила взгляд, полный яда. — Уже сравнялись с Толстым?
— Всё прекрасно, — я смахнула крошку со скатерти. — Благодарю за участие.
Книга вышла в день рождения Алексея. «Сквозь туман» — история о девушке, нашедшей голос в мире, где её пытались заставить молчать.
На презентации я заметила её в толпе. Галина Васильевна стояла у стеллажей, листая страницы с гримасой, будто пробовала лимон. Потом резко закрыла книгу и вышла, громко хлопнув дверью.
Алексей обнял меня за плечи:
— Она купила десять экземпляров. Вчера. Анонимно.
Мы рассмеялись. В её гордыне всегда жил страх — что чужой успех окажется ярче её собственного.
Теперь я писала днём. На столе рядом с ноутбуком лежал черновик новой главы и открытка от издателя: «Ждём продолжения. Вы — бриллиант».
Галина Васильевна больше не комментировала мои джинсы.
«Ты не принесла сыну даже поздравления?» — Галина Васильевна бросила на меня пренебрежительный взгляд, когда вся семья собралась за праздничным столом.
Алексей улыбнулся и извлек из-под стола мой подарок – первый экземпляр только что изданной книги с личной подписью.
«Мам, это самый ценный подарок в моей жизни,» — произнес он искренне.
Свекровь взяла книгу в руки, быстро перелистала несколько страниц, явно скептически оценивая содержание.
«Издали твою историю? Вот как…» — она перевернула книгу задней стороной, заметила мое фото на обложке. «Могла бы хотя бы привести себя в порядок перед фотосессией. Внешний вид у тебя… » — она осеклась, увидев в глазах сына опасное сверкание.
«Мам, хватит,» — спокойно, но решительно сказал Алексей.
Это был первый случай, когда он открыто противоречил ей.
За месяц книга разошлась невероятным для меня тиражом. Следом последовал звонок литературного агента – права на перевод хотели приобрести сразу три страны. Я работала день и ночь над продолжением.
А вот ателье Галины Васильевны постепенно шло ко дну. Швеи одна за другой покидали её, клиенты выбирали более современные услуги.
«Двадцать лет! Двадцать лет я строила этот бизнес!» — кричала она, когда мы с Алексеем приехали после её телефонного звонка. «И вот теперь всё разрушается! Мне нужны средства, Алёша. Нужно оплатить аренду…»
Алексей молчал. Потом тихо ответил:
«Мам, я помогаю тебе, ты знаешь, но у меня лично таких денег нет…»
«Конечно,» — перебила его Галина Васильевна. «Теперь эта… твоя жена важнее собственной матери!»
«У Ани есть свои финансы,» — впервые за всё время я увидела, как Алексей действительно сердится. «И она ни к чему не обязана…»
«Я всегда считала, что она вышла за тебя ради денег!»
Не выдержав, я вмешалась:
«Галина Васильевна, вы прекрасно понимаете, что когда мы встретились, у Алексея ничего не было.»
«Как ты смеешь…»
«Стоп,» — Алексей поднялся. «Мы уходим. И да, мама. Возможно, пришло время признать, что мир изменился. А ты – нет.»
Через неделю Владимир Петрович позвонил нам. Галина Васильевна решила продать ателье. Она была в отчаянии – покупателей не находилось. Задолженности росли.
Я долго размышляла, держа телефон в руках после этого разговора. Потом набрала номер своего литературного агента.
«Марина, помнишь, ты говорила, что аванс за международные права скоро поступит? На какую сумму я могу рассчитывать?»
Названная сумма заставила меня глубоко вдохнуть. Этого было более чем достаточно.
Я нашла контакт риэлтора, занимающегося продажей ателье.
«Здравствуйте. Меня интересует помещение на Ленинском проспекте…»
Сделка прошла быстро и незаметно. Я настояла на конфиденциальности покупателя – хотела увидеть выражение лица Галины Васильевны, когда она узнает, кто стал новым владельцем её любимого ателье. Владимир Петрович позвонил рано утром:
«Анна, она получила деньги. Завтра придёт забирать свои вещи. В десять утра.»
Алексей с тревогой смотрел на меня:
«Ты уверена, что хочешь делать это сама? Может, просто отправим менеджера?»
«Нет,» — качнула головой я. «Это должна быть я.»
Я прибыла к ателье раньше оговоренного времени. Над входом всё ещё висела вывеска «У Галины» – скоро её демонтируют. Ключ легко повернулся в замочной скважине.
Внутри чувствовался запах тканей и духов Галины Васильевны – тяжёлый, слишком сладкий аромат. Я обошла помещение. Манекены, швейные машины, стеллажи с материалами. Здесь она была королевой. Здесь она унижала своих сотрудниц, здесь принимала клиентов с тем высокомерием, которое считала показателем профессионализма.
Ровно в десять дверь открылась. Галина Васильевна застыла на пороге, увидев меня.
«Ты? Что ты тут делаешь?»
Она выглядела старше. Измождённой. Но в глазах всё ещё горел прежний огонёк.
«Я здесь, потому что теперь это моя собственность,» — спокойно ответила я.
«Что?»
«Я приобрела её, Галина Васильевна. Вчера вам перевели средства от моего имени.»
Она побледнела, схватилась за стойку.
«Это невозможно…»
«Вполне возможно. Мои книги пользуются популярностью.»
Она смотрела на меня так, словно видела впервые.
«Зачем? Зачем тебе моё ателье? Ты же совершенно не разбираешься в шитье!»
Я сделала шаг вперёд:
«А вы абсолютно не понимаете людей, Галина Васильевна. Все эти годы вы смотрели на меня свысока. Считали несостоявшейся личностью. Утверждали, что я недостойна вашего сына.»
«И что, теперь ты пришла меня унизить? Отомстить?»
Я покачала головой:
«Нет. Я пришла сообщить, что вы больше не работаете здесь.»
Её лицо исказилось:
«Ты не имеешь права! Это моя работа! Моя жизнь!»
«Нет, Галина Васильевна. Теперь это моё. А вам пора уходить.»
Она выходила из ателье, согнувшись, с коробкой личных вещей в руках. У дверей столкнулась с Алексеем. Он пришёл поддержать меня.
«Алёша,» — её голос дрогнул. «Ты действительно допустишь, чтобы она так обошлась с твоей матерью?»
Алексей взглянул на неё бесстрастно:
«А ты годами позволяла себе оскорблять мою жену. И где же я был всё это время?»
Она отпрянула, словно получила пощечину.
«Я — твоя мать!»
«Да, и я всегда буду твоим сыном. Но теперь ты больше не будешь контролировать мою жизнь. Или жизнь Анны.»
Она резко повернулась, и наши взгляды встретились. В её обычно холодных, превосходных глазах появилось что-то новое. Это был страх — чистый, первобытный, неприкрытый. Страх человека, который внезапно осознал потерю всего. Её зрачки расширились, губы задрожали, а морщины вокруг глаз стали глубже. Несокрушимая Галина Васильевна, королева своего маленького мира, впервые смотрела на меня снизу вверх. В этот момент она казалась маленькой и хрупкой — женщиной, чья защитная броня наконец треснула, обнажив беззащитное сердце. Я почти физически ощутила, как власть переходит ко мне. Годы унижений, насмешек и презрения сконцентрировались в этом взгляде, превращаясь в немое признание поражения.
«Какие планы у тебя относительно ателье?»
«Превращу его в литературное пространство,» — ответила я. «Место, где люди смогут погружаться в книги, общаться с авторами. Место, где искусство будет цениться.»
Она кивнула, словно мои слова стали последним ударом.
«Это всегда было твоей целью? Разрушить меня?»
«Нет, Галина Васильевна. Я просто хотела быть счастливой. С вашим сыном. А вы постоянно стояли между нами.»
Она молча покинула помещение.
Через месяц Владимир Петрович переехал к нам. Мы приобрели загородный дом — достаточно просторный для всех. Он проводил много времени в саду.
«Знаешь,» — однажды сказал он, когда мы пили чай на террасе, — «она раньше была другой. До свадьбы. До рождения Алексея.»
«Что произошло?»
«Страх,» — он пожал плечами. «Страх потерять контроль. Страх стать никем. Она выросла в нищете, и клялась, что никогда… «- он вздохнул. «Я не пытаюсь оправдать её действия. Просто объясняю.»
Алексей вышел на террасу с газетой.
«Твоя третья книга в списке бестселлеров. Опять.»
Я улыбнулась. В этот момент телефон Владимира Петровича зазвонил. Он помрачнел, глядя на экран.
«Это она,» — сказал он, поднимаясь. «Впервые за три месяца.»
Он удалился в дом. Вернулся через несколько минут.
«Галина просит прощения,» — тихо произнес он. «Она в больнице. Сердечный приступ.»
Мы с Алексеем переглянулись.
«Что ты хочешь предпринять?» — спросила я.
Он взял меня за руку:
«Я поеду к ней. Если ты не против.»
«Я поеду вместе с тобой,» — ответила я.
В больничной палате Галина Васильевна казалась непривычно миниатюрной среди белых простыней.
Когда дверь скрипнула, Галина Васильевна вздрогнула. Она явно не ожидала увидеть нас обоих — её глаза широко раскрылись, а рука машинально потянулась поправить растрепавшиеся седые волосы. Тишина повисла в воздухе, нарушаемая лишь мерным писком кардиомонитора. Алексей сжал мою ладонь, и мы шагнули ближе к кровати.
«Почему вы здесь?» — её голос был едва слышен, надломленным.
«Ты — моя мать,» — просто ответил Алексей.
Она долго смотрела на меня. В её глазах что-то треснуло, словно плотина, долгое время сдерживавшая истинные чувства.
«Знаешь, Аня,» — она впервые назвала меня по имени без издевки, — «когда я увидела твою книгу… твоё имя на обложке…» — она сглотнула, — «та ночь я рыдала. В ванной, чтобы никто не услышал.»
Её пальцы нервно теребили край больничного одеяла.
«Я тоже когда-то писала. Заполняла целые тетради историями. Мечтала…» — она горько усмехнулась, — «теперь смешно говорить о своих мечтах. Жизнь ушла.»
«Почему оставила?» — осторожно спросила я.
«Не оставила,» — она покачала головой. «Отказалась. По собственной воле. Потому что так было правильно. Так требовалось. Кормить семью, выживать.» Она вдруг посмотрела мне прямо в глаза: «Я не тебя ненавидела, Аня. А своё нереализованное прошлое. Каждый раз, видя, как ты упорно пишешь, веришь в свою мечту… будто ножом по сердцу. По вечерам я тайком читала твои книги и находила в них отражение своих несбывшихся надежд. В юности я тоже писала, но отец сжёг мои рукописи, назвав это пустой затеей.»
Реабилитация была длительной, но не только для её сердца. Мы начали настоящий диалог – первый за все эти годы. Алексей часами сидел между нами, наблюдая, как две главные женщины его жизни заново открывают друг друга. Я преподнесла Галине Васильевне ежедневник. «Начни снова,» — предложила я. «Просто для себя.» Она колебалась, но уже тем же вечером я заметила, как её рука быстро скользит по страницам, впервые за десятилетия высвобождая слова, запертые внутри.
Весной литературное пространство открылось в обновлённом помещении бывшего ателье. Неожиданно для всех Галина Васильевна предложила организовать при нём швейный мастер-класс – «для тех, кто хочет шить ради удовольствия». В день открытия она дрожащим голосом прочла свой первый рассказ – о женщине, которая потеряла себя и нашла благодаря прощению. Когда аплодисменты стихли, мы стояли в обнимку – я, Алексей, его родители. Четыре человека, которые наконец научились видеть в друг друге не противников, а отражения собственных надежд, страхов и упущенных возможностей.